class="p1">Он увидел, что кругом еще много таких зверей. Каждый сидел у норки и всем своим видом давал понять, что не пустит.

А желание поспать уже вытесняло боль. Полез было в нору, возле которой никого не было, но такое грозное хрюканье раздалось изнутри, что выскочил как ошпаренный.

Перевел дух, и вдруг прямо с неба обрушилась и стала наземь огромная красная стена. Загородила горизонт, необъяснимая, пугающая. Появились два великана. Они тяжко, медлительно переступали и переговаривались на высоте низкими, гудящими голосами.

Смутно подумалось, что не все великаны злы, но рисковать не приходилось.

Еще одна стена обрушилась и стала рядом с первой, а в уши неожиданно ввинтилось что-то резкое, режущее, раздирающее мозг.

Страшно стало до невозможности, и он бросился прочь.

Люди прикрыли станцию с запада пластиковым забором. Сами образовали разорванный круг диаметром около двух километров и стали сходиться, сужать его к забору. Они волокли за собой толстый провод, издающий во всех частях высокий, пронзительный, вибрирующий звук.

Сначала почти ничего не было видно в травах, но, по мере того как круг уменьшался, то там, то здесь замелькали суслики, тушканчики, мыши-полевки, ящерицы. Вибрирующий свист выгонял всех из подземных убежищ, из гущи переплетенных стеблей. С жалобным писком, бросая гнезда, взлетали стрепеты и жаворонки, выбирались наверх ошеломленные слепышонки. Рыжая лисичка выскочила из норы, укрытой в кустарнике, заметалась, перепрыгнула через провод и была такова. Но большинство не рисковало, не могло рисковать, и люди знали это. Когда животные рискуют, то расстаются не с какой-нибудь вещью, не с жильем или работой, а просто с жизнью, которая у них одна только и есть. Поэтому мелочь предпочитает бежать от опасности, а не бросаться навстречу ей.

Травы запестрели насекомыми. Со стебля на стебель перескакивали зеленые кузнечики, черные полевые сверчки, желто-бурые кобылки. Воздух стал живым, движущимся, все миллионное, может быть миллиардное, население трех-четырех квадратных километров степи отступало перед страшной неизвестностью.

Еще сузился круг. Люди смотрели себе под ноги, стараясь не наступить, не искалечить кого-нибудь…

Он уже выбивался из сил, сердце бешено билось, а звуки и великаны все наступали, и все теснее становилось вокруг. Страшный хищник хорек бросался то в одну сторону, то в другую, перескакивая через полевых мышей, своих обычных жертв. Он и в суслика вцепился бы и выгрыз горло, но не до того было.

Огромная желтая колонна, нога великана, возникла рядом. Он кинулся в самую гущу мохнатых перемещающихся тел, стараясь спрятаться, скрыться. Но сверху обрушилась огромная лапа, гигантские пальцы с жуткой силой обхватили туловище. Он почувствовал, что поднимается вверх. Земля провалилась, убежал в невидимую даль горизонт.

– Он! Он! – закричала Маша. – Наш Васик. Я его узнала.

Шофер Гриша держал отчаянно извивающегося суслика, старающегося укусить.

– Точно он?

– Ну конечно же…

Кто-то выключил провод, все живое под ногами людей замерло на миг, потом застрекотало, зашуршало, запищало и кинулось радостно в свои розовые и фиолетовые страны.

Маша побежала в маленькую комнату у террасы, взяла за руку то существо, которое с вялой улыбкой сидело на постели, и повела в красный зал. Мальчика поставили под экран, туда же поместили и суслика, потом мальчика вывели.

Он сделал два шага уже как человек, взгляд его стал осмысленным, испуганным. Осмотрелся, закусил губу, прижал руку к груди и с криком упал на подхватившие его руки.

Два часа собравшиеся на помощь сидели под окнами комнаты, где лежал мальчик. Мужчины, загорелые, сухопарые, помалкивали. Наконец мальчик открыл глаза. Маша сидела возле него, он потянулся к ней:

– Тетя Маша… Маша…

Под окном услыхали эти слова, стали подниматься, прощаться. Крепко встряхивали руку Грише и Юрию Павловичу.

– До свиданья…

– Пока.

– Ничего. Поправится.

– Все будет в порядке.

Мальчику пришлось полежать неделю. Он был слаб, врач прописал постельный режим. Вечерами шли беседы с Юрием Павловичем.

– Дядь Юра, а как это получилось?

– Видишь ли, это трудно тебе объяснить. Еще мало знаешь… Одним словом, сейчас есть такой способ, сознание можно частично переключать. Твое сознание переключилось на Васика, а его частично на тебя. Перемена. Ты в течение нескольких часов как бы сопровождал суслика в его жизни, но сам в это время перестал быть полностью человеком. Оттого мы и испугались так. Понимаешь, что вышло бы, если б суслика схватил орел или если б он вообще потерялся. Тогда ту часть сознания не удалось бы вернуть…

– Значит, я был сусликом?

– Да. И ощущал мир, как ощущает он. Конечно, с небольшой поправкой… Понимаешь, каждое животное видит мир по-своему. И таких миров бесчисленное множество. У всего живого. У комара, у лисицы, у ласточки. И вот теперь люди подошли к тому, чтоб научиться видеть эти миры. Их столько, что целой жизни не хватит.

– А как экспедиция на Уран в этом году? Сорвалась из-за меня?

– Ничего. Орбиту пересчитают.

Дядя Юра встает, а мальчик спрашивает себя: погладит на этот раз по голове или нет? Ему так хочется, чтоб большая крепкая загорелая рука коснулась его волос.

Суслик тоже сидит на стуле рядом с постелью. Он привык к мальчику, прибегает, если позвать. Маленькие звери любят быть с человеком. С ним спокойно, с большим и сильным. И орел не схватит, и хорек не нападет.

Суслик ест яблоко, чистится. Мальчик смотрит на него, вспоминает радость при восходе солнца, розовые леса, глубокую долину с ручейком внизу, беззаботность и забывчивость.

Вот ты какой, зверек!

Кристалл

Он оглядел наполненный народом низкий зал:

– Слушайте, сколько вы заказали этой официантке – два по сто?.. Закажите лучше сразу два по двести, а то ее второй раз не дозовешься. – Затем он откинулся на спинку кресла. – Скажите, вы знаете кристаллы?

– Ну так… В общих чертах. По специальности я инбридный атомограф с синтаксическим уклоном. Это одно из подразделений гомотектоники адаптивной, конечно. Мог бы рассказать вам одну интересную историю. И если б вы согласились…

Краснолицый прервал меня кивком и задумался.

– С кристаллов у нас все и началось. Понимаете, Копс избрал себе такой вид отдыха – точить кристаллы. Голова у него не очень-то работала, он с самого начала, еще в молодости, решил, что больше, чем примитивный физик-теоретик, из него не выйдет, и подался на административную линию. К нам в институт он попал уже лет сорока от роду комендантом. Оно, кстати, и неплохая должность, потому что этих разных докторов наук, сюзеренов знания, сейчас хоть пруд пруди, про магистров и кандидатов и говорить нечего, а комендант в любом учреждении один и пользуется всякими привилегиями.